«Больше всего на свете мне хотелось бы навсегда забыть об истории с чашкой для чайной церемонии. Поэтому, когда Нагамаса-сэнсэй крайне не вовремя вспомнил о ней, всё моё существо переполнилось возмущением… Полагаю, в моем взгляде было столько немого укора, что деды даже порадовались этому обстоятельству. Как обычно, их искреннее веселье сначала раздосадовало меня, но затем, странным образом, успокоило. Тогда воспоминания нахлынули на меня , вытеснив собой все чувства и эмоции.

Всё началось с антикварного магазина… Хотя Сага-сэнсэй и жил в Камакура, но его школа чайной церемонии находилась в Киото, поэтому я часто сопровождала его в поездках, так как в Киото жили мои родственники по материнской линии. Практически всегда, сразу же по приезде на железнодорожный вокзал, Сага-сэнсэй ехал в антикварный магазин, специализирующийся на принадлежностях для чайной церемонии, который находился в квартале Гийон. Мне всегда очень нравился этот магазин своей элегантной атмосферой и устремлённостью в будущее.

Это было удивительное и непонятное для меня сочетание: как в одном месте может быть прошлое и будущее одновременно? Однажды я задала этот вопрос Сага-сэнсэю, на что он ответил, что истинные ценности находятся вне времени и пространства. Тогда я спросила его, почему во многих антикварных магазинах отчётливо ощущается налёт старости и тлена. На это Сага-сэнсэй ответил: «Возможно, вещи в таких магазинах не так уж хороши?»

…В тот памятный день Сага-сэнсэй пришёл в магазин, чтобы купить себе чашку для чайной церемонии. На первый взгляд, это была ничем не примечательная чашка – не особенно гладкая, без росписи, но затейливо глазированная. До сегодняшнего момента мы часто бывали в этом магазине, но я, откровенно говоря, долго не замечала наличия такой чашки, пока Сага-сэнсэй в один прекрасный день не попросил показать её. Перед тем как спросить о цене, он долго крутил её в руках, рассматривал и, по-моему, нашёптывал ей какие-то нежные слова, внимательно прислушиваясь после, видимо, к тому, что отвечала ему чашка…

Сначала меня это забавляло, но вскоре я устала и потеряла интерес к происходящему. Однако после того как Сага-сэнсэй спросил о цене этой чашки, мою апатию словно ветром сдуло! Такая, на мой взгляд, совершенно обыкновенная старая чашка стоила двадцать миллионов йен! Откровенно говоря, это меня ошеломило, ведь практически за ту же сумму можно было купить не один прекрасный антикварный клинок или прекрасную квартиру в центре Токио. Нельзя сказать, что я не знала цен на антикварные вещи, но меня всегда интересовал вопрос: за что люди платят такие деньги?

В тот раз я постеснялась спросить Сага-сэнсэя об этом, но на следующий день, когда он всё же купил эту чашку, меня просто распирало от желания узнать причины столь неразумного поступка, и я, набравшись смелости, пока в конторе оформлялись документы на покупку, задала давно мучавший меня вопрос. Сага- сэнсэй пристально посмотрел на меня, но всё же решил ответить. Он сказал, что любое керамическое изделие, пережившее в целости и сохранности несколько столетий, уже вещь необыкновенная, а если эта вещь с известной историей, то она стоит ещё дороже. Но если эта вещь хранит сердце своего создателя, то она способна перемещать человека в другие миры, разведанные её создателем.

Сказав это, Сага-сэнсэй замолчал, но через некоторое время продолжил, сказав, что вещи раскрывают свою истинную суть только тем людям, кто смог достичь внутреннего молчания. Выразительно посмотрев на меня, он вздохнул и сказал, что молодым людям, вроде меня, не хватает самодисциплины, чтобы остановить внутренний диалог, и поэтому они не могут услышать шёпот вечности, излучаемый шедеврами человеческого гения. В этот момент ему принесли упакованную чашку и целый ворох документов, требующих его подписи.

Когда мы вышли из магазина и сели в автомобиль, Сага-сэнсэй немного рассеянно обратился ко мне:

– Такэда-сама, полагаю, Вам пора сделать свою чашку для чайной церемонии, может быть, тогда вы начнёте видеть сокровенную душу вещей? Завтра мы пойдём в гончарную мастерскую».

Когда, подняв свой взор к высоким небесам,
Я вижу этот месяц молодой, –
Встаёт передо мной изогнутая бровь
Той, с кем один лишь раз
Мне встретиться пришлось!

Отомо но Якамоти

Появление Сакаэ Джакена было очень эффектным – зал взорвался аплодисментами. После грамотно выдержанной паузы шоу продолжалось: Джакен, словно прекрасное изваяние, стоял на «корне» языка, а из-за его спины выходили мужчины-модели. Рёки присмотрелась к одеянию Джакена.

– Осама, – она довольно сильно пихнула Миельмана в бок. – Джакен-доно решил стать гёодзи*? И сколько кимоно он напялил на себя?

– Отсюда плохо видно, – хохотнул в ответ Осама. – Однозначно не одно и не два! Но, согласись, ему очень к лицу униформа рефери сумо!

Точного ответа на вопрос о количестве надетых на Сакаэ кимоно долго ждать не пришлось: уже третий выходящий, элегантным движением снял с плеч Джакена первое кимоно и небрежно перекинул его себе за спину. Под первым оказалось кимоно абсолютно другой расцветки, под ним оказалось ещё и ещё одно.

Такое разоблачение магнетическим образом действовало на публику: одновременно возбуждая интерес и стыдливость. Это представление создавало крайне странное чувство: несмотря на то что тело Джакена оставалось полностью закрытым, шествие моделей-мужчин, методично срывающих с него одежды, создавало ощущение его уязвимости. Рёки немного поёжилась и огляделась в поисках какой-нибудь накидки, хотя её костюм и без того был предельно закрыт.

– Неожиданно, правда? – прошептал на ухо Рёки Дерек, внимательно наблюдавший за происходящим на подиуме. – Отправить братьям Драйманам сообщение с напоминанием о месте встречи?

– Пожалуй… – протянула Рёки.

Показ завершала пляжная коллекция, и когда на подиуме в элегантном белоснежном костюме появился красавчик Олли, восходящая звезда мировой индустрии моды, раздался треск, с потолка брызнули искры и свет погас. Воцарилась тревожная тишина: зрители ждали знака, чтобы сбежать или аплодировать удачному финалу.

– Рёки-сан, – громким шёпотом спросил Джейк, – это авария или запрограммированный эффект?

– Полагаю, – таким же громким шёпотом отвечала Рёки, – это тщательно подготовленный экспромт!

В этот момент вспыхнул свет и зазвучал финал какого-то классического произведения для струнного оркестра. Взорам ослеплённых играми света зрителей постепенно открывалась воистину живописная картина: все полуобнажённые модели собрались вокруг Джакена, закрывая его своими телами. Можно было только догадываться, по еле видным частям обнажённого тела Джакена, что последнее, белоснежное кимоно было сброшено.

Венцом композиции стал Олли, гордо демонстрирующий новый тренд сезона – купальные плавки редкого оттенка бирюзового цвета. Олли почти полностью прикрывал собой Джакена, на котором вместо модных плавок красовалась традиционная японская набедренная повязка. Великолепные разноцветные кимоно в элегантном беспорядке были разбросаны на полу или небрежно наброшены на плечи моделей. Финальная сцена балансировала на грани изысканности и вульгарности, создавая звенящее чувство беспокойства в зале.

Вместе с последним аккордом вновь погас свет, и в постепенно разгорающемся луче прожектора под нарастающий шквал аплодисментов из темноты появился маэстро Эмилио Морато в обнимку с абсолютно счастливым Олли.

– Вот так Джакен, вот так сукин сын! – прошептала Рёки Оогумаза-сэнсэй. На её лице читался восторг.